– На Артура, – улыбнулась Регина.
Она впервые услышала фамилию Тирана.
– Сукин сын. Сразу чует слабое место. Знаешь, чего я испугался, когда Артур вошел в Скорлупу?
– Ты испугался за него.
– Понятно, что за него. Не за Лейлу же?!
– Ты испугался, что мальчик пропадет.
– Ошибаешься. Я с первой секунды понял, что мальчик пропал. Даже если вернется – пропал. Они теперь от него не отстанут. Живой зонд, подарок судьбы! Я испугался, что нас теперь свяжут вместе. Нас троих – тебя, меня, Артура. Понимаешь, не мы сами решим связать наши судьбы, или что там положено связывать – нас свяжут, исходя из каких-то особенных интересов. Государство, политика; безопасность… Слышала легенду про связанных влюбленных?
– Нет.
– Их связал воедино жестокий тиран. Веревками. Дескать, хотели быть вместе? – будете. Через месяц они возненавидели друг друга. Вместе двадцать четыре часа в сутки. В туалете, у зеркала, на постели. За обеденным столом. Везде. Я очень испугался, и дернул Артура за поводок. Думал, никто не заметит. Я забыл, что они все снимают… Я слишком патетичен, да? Слишком много болтаю? Это нервы.
– Ты замечателен. И ты преувеличиваешь. Нам выпала удача участвовать в потрясающем эксперименте. Твой сын – уникум. С его помощью удастся разгадать тайну Шадрувана. Почему бы тебе не радоваться? Я слишком патетична, да? Это от благодарности. Ты подарил мне дивный скандал.
– Ты наивна, – Ник странно дернул щекой. Наверное, попробовал ответить улыбкой. – Говоришь, Бреслау взял тебя на Артура? Нет, он взял тебя на загадку. Удача ей выпала… Ты клюнула, он подсек. Будем теперь изучать белок и желток.
– Желток? – не поняла Регина.
– Ну, мир в яйце. Что, непохоже?
– Скорее уж мозг в черепе. Есть такие извращенцы – срезают живой обезьяне верхушку черепа и едят ее мозг ложками…
Сравнение заставило его вздрогнуть.
– Где ты видела такой череп? Ну, обезьяний?
– На Мондонге, в пирамиде.
– Ты в курсе Мондонгской трагедии? – Ник резко наклонился вперед, сбив тарелку на пол. Казалось, он хотел схватить Регину, балансировавшую на краю пропасти, за шиворот – и знал, что поздно. – Это Бреслау тебя просветил? Насчет параллелей с Мондонгом?! Он что, совсем…
– При чем тут Тиран? Я фильм видела, про Мондонг. Там психирша спустилась под землю, нашла череп бабуина, а в нем – такое… Зеленое. Фестиваль арт-транса на Соне. Мне тогда было шестнадцать, и я была влюблена. Не в тебя, между прочим!
– Фильм? – Ник успокоился так же быстро, как и вскипел. – Ну, пусть фильм. Это ничего. И хватит об этом. Все уже произошло. Живем дальше…
Еще полчаса назад Регина искала повод сказать господину послу о сообщении, пришедшем на ее уником от Гертруды Зоммерфельд. «Попросите его, – писала Гертруда. – Пусть покажет мне внука. Вы имеете на него влияние, вам он не откажет…» И вот – раздумала. Инстинкт самосохранения, первобытный и безжалостный, ясно подсказывал: нельзя вставать между Ником и его матерью. Есть разрезы, которые не сшить, будь ты трижды психир с дипломом Сякко. Да и время выбрано – хуже некуда.
Деликатно войдя, официант налил им вина.
– Вернемся с Шадрувана, распишемся, – буркнул Ник, жестом отпуская официанта. – Сразу же. Думаешь, чего я на тебе до сих пор не женился? Глупости всякие думаешь, я же вижу. Не хотел, чтобы… Ладно, проехали. Хочешь салата?
– Ты бы моего согласия спросил, что ли? – Регина едва сдерживала смех.
– Не буду я ничего спрашивать.
– А вдруг я против?
– Ты? – изумился Ник. – Говорю тебе: поженимся, и все. Когда вернемся.
Он повторял это, как заклинание.
– Почему не сейчас? Заявления принимают до семи часов. Мы успеваем…
– Нет. Сейчас нельзя. Вот когда…
И Ник замолчал еще минут на пять.
– На Шадруване есть другие тайны? – спросила Регина, чувствуя, что молчание становится невыносимым. – Я имею в виду, кроме Скорлупы? Чего ты так переживаешь?
– Ничего нет. Кроме Скорлупы, – он махнул рукой, словно приняв какое-то решение. – Ты извини, я брошу тебя после ужина. Хочу заехать с Артуром к маме. Что я, в конце концов… Или ты поедешь с нами?
– В другой раз.
И она не удержалась:
– В другой раз, когда мы вернемся с Шадрувана.
– Фриды! Много!
Бежавшая впереди Фрида навострила уши. Окликают – или поминают всуе?
– Не Фрид много, а химер, Артур.
– Фриды!
– Фридой зовут только одну химеру. Нашу.
– Химеры! Не наши! Их зовут Фрида?
– Сейчас подойдем и узнаем, как их зовут…
На выставки их приглашали и раньше. Но до сих пор доктор ван Фрассен стойко держала оборону. Как правило, у нее банально не находилось времени, а в редких случаях, когда время все-таки находилось – отсутствовало желание. Сегодня же звезды сложились особым образом. Госпожа Ларсен могла уговорить и мертвого. А живого – загнать в гроб, после чего, опять-таки, уговорить. «Это любительский междусобойчик! Нет-нет, душа моя, не рейтинговый! Ля-ля-тополя, все очень либерально! Искупайте вашу лапочку, расчешите шерстистые ипостаси – и вперед! Я вас уже записала, душа моя!..»
Регина устояла бы и перед этим напором. Но у звезд, в помощь госпоже Ларсен, нашелся в запасе еще один аргумент – решающий. Ничто не мешало сходить с Артуром на выставку просто так, без участия. Но одно дело – смотреть, и совсем другое – «болеть» за любимицу. Мощнейшие эмоции, направленные вовне. Со-переживание, со-участие.
Мальчику это нужно, как воздух.
В парке буйствовал праздник – обычная история на День Города. Западную часть оккупировали аттракционы: интерактивная «Пещера ужасов» (семь возрастных уровней), имитаторы «Первопроходец» и «Бой в космосе»; гонки на минимобах, десяток разномастных тиров; «Дом смеха», «вертячки»… Они миновали ротонду, где костлявый юнец выл на эрзац-луну. Надо понимать – стихи. Поэту внимали шесть слушателей; родственники или святые. Ник хотел задержаться, но Артур требовательно дернул папу за руку.