Отслеживая колебания эмо-фона, Линда копалась в досье. Кто тестировал эту самоедку на соцадаптацию? Надо же! Здравствуй, Фома, здравствуй, любимый… Способ проверки в досье не указывался, но это не имело значения. Проглядел ты Саманту, муженек. Схалтурил. Искра в ее боязливой душе… Тут любой мужчина дал бы промашку. Такую искорку раздуть до костра, до бешеного пожара – много трудов надо. Остается надеяться, что в дальнейшем госпожа Блюм, наученная горьким опытом, будет осмотрительней.
Не ломать же дуре жизнь из-за пустяка?
– …я с ним ни разу… да, ни разу! Зачем? Мы любили друг друга… А на прошлой неделе… Он мне встречу назначил. В «Черной орхидее»…
Саманта не лгала. Инспектор Рюйсдал могла это подтвердить лучше всякого «детектора лжи».
– …он сказал… да, сказал, что больше не имеет права со мной встречаться. Что свадьбы не будет. Его родители… влиятельные люди… Мама Эрни говорит, что мы – не пара. Ему и невесту уже подобрали. Он улыбается: хорошая, мол, девочка… А я чувствую: ему больно! Он меня любит… Я помочь хотела! Думала, он их убедит… Извините, пожалуйста. Ничего я не думала. Это я сейчас… Я не могла его потерять! Это мамочка заставила его написать заявление! Сам бы он никогда…
– Итак, вы осуществили эмо-воздействие на Эрнеста Хокмана с целью сохранить ваши с ним отношения?
Казенная формулировка остановила приближение истерики.
– Да.
– Картина ясна. Госпожа Блюм, как вы относитесь к содеянному?
– Я… Мне очень стыдно. Я не имела права.
– Закон в этом смысле однозначен.
– Дело не в законе. Нельзя так было с ним… да, с ним…
– Вы раскаиваетесь в содеянном?
– Раскаиваюсь.
– И не станете повторять подобные действия в будущем?
– Нет! Ни за что!
– Когда вы незаконным образом воздействовали на господина Хокмана, на вас были серьги?
– Серьги? При чем здесь…
– Отвечайте!
– Не помню. Кажется, нет…
– Кажется – или нет?
– В тот день я не надела серьги.
– Я так и думала. Что ж, учитывая, что вы действовали в состоянии аффекта… Могу учесть также чистосердечное признание, сотрудничество со следствием и ваше искреннее раскаяние…
Пауза. Чтоб лучше запомнилось.
– …я квалифицирую ваши действия как эмо-воздействие усиливающего характера. Вы же не пытались изменить чувства господина Хокмана к вам? Вы лишь усилили их. Верно?
– Да!
– Статья 19, пункт 2-а Закона «О допустимых ментальных воздействиях». Принимая во внимание смягчающие обстоятельства, служба Т-безопасности в моем лице…
Из задумчивости Линду выдернула трель уникома.
– Регина? Привет!
– Ты сегодня вечером как? Сразу домой, к Фоме – или?..
– У Фомы дежурство. Я свободна, как солнечный ветер!
– Хороший кофе? Пирожные? Капелька ликера?
– Искусительница! Ты же фигуру бережешь!
– Я-то ее, заразу, берегу. А она, зараза, не бережется… Ничего, лишний час на тренажерах помучаюсь.
– Му-ученица! Сейчас дело дооформлю и к половине шестого освобожусь.
– Что за дело?.. Извини, зря спросила. У вас сплошные секреты.
– А у тебя – врачебные тайны. Ерунда дело, чистый администрат. Строгач с занесением. Плюс дополнительный курс соцадаптации. Где встречаемся?
«И больше ничего о деле Саманты Блюм я тебе, подруга, не расскажу. Ты не услышишь от меня, что на Ларгитасе живет женщина, закомплексованная от пяток до макушки, чьи асоциальные порывы дают о себе знать, только если госпожа Блюм ходит без сережек. Полагаю, опытный психир – такой, как ты – мог бы вылечить бедняжку. Но принудительное лечение – не наш случай…»
– «Черную орхидею» знаешь?
– Знаю, – вздохнула инспектор Рюйсдал. – Теперь знаю.
– Чего же хочет от меня малыш Хорхе?
Адвокат приятно улыбнулась:
– Сущий пустяк. Пятьсот тысяч экю.
– У Хорхе губа не дура, – согласилась Регина. – От жадности не слипнется?
– У кого?
– У него.
– Где? – не поняла адвокат.
Регина сказала, где.
– Зря, – адвокат моргнула: раз, другой. У нее были дивные ресницы – пушистые, длинные. Такими моргать и моргать. – Это вы напрасно, госпожа ван Фрассен. Мне кажется, вы недооцениваете претензии моего клиента. Здесь вам не Ларгитас. Здесь Китта. У нас скверно относятся к незаконному взлому чужих мозгов. Полмиллиона экю отступного покажутся детской сказкой в сравнении с приговором суда. Сеньор Рамос еще очень снисходителен к вашим вольностям…
– Чем от вас пахнет? – спросила Регина.
– А что? – занервничала адвокат, тайком принюхиваясь.
Молодая, гибкая, как пантера, с очень темной кожей, она по праву могла бы считаться красавицей. Единственное, что портило киттянку, так это привычка все время поджимать губы, словно адвокат заранее сомневалась в искренности собеседника. Старушечья гримаска превращала рот в куриную гузку.
– Ваши духи. Мне нравится этот аромат. Как называется?
– «De cadence». Цветочный букет, почки черной смородины.
– Да-да, и переход в смолистую мирру… Знаете, в юности у меня был знакомый арт-трансер. Он анализировал запах духов не хуже профессионального дегустатора. А я вот, к сожалению, не раскусила, что он не арт-трансер, а сукин сын.
– Как я понимаю, – вздохнула адвокат, – вам вообще не везет с мужчинами. Оставим духи на десерт. Если мы договоримся по-хорошему, я подкину вам адресок магазина. Итак, что мне передать моему клиенту?
– Передайте малышу Хорхе…
Регина подошла к перилам. Напротив сонным псом ворочался океан. Солнце обряжало его в золотую кольчугу. Белые запятые яхт терялись в этом блеске. Вровень с перилами качались узорчатые веера пальм – адвокат назначила встречу в открытом кафе на верхней террасе дендрария. Китта, побережье Йела-Маку; один из лучших курортов Ойкумены. Здесь Регина ван Фрассен, врач тридцати четырех лет от роду, познакомилась с Хорхе Рамосом, тридцатилетним альфонсом. Теперь у нее вымогают полмиллиона. Славно отдохнула, подруга, ничего не скажешь…